На деле весомая часть криков и историй, связанных с харассментом и не относящихся к очевидным случаям насилия, которое и должно соответственно караться, замешаны на густом пуританстве и табуировании полового акта, с последующим вынесением всего, что с ним или с предварительными заигрываниями связанного в сакральную, полузапретную тему.
В итоге приходится слышать рассказы из разряда "он меня изнасиловал взглядом", "он причинил мне мучения, уставившись на вершины моих холмов" или, даже, "он мне показал пипиську, после чего я не могла уснуть двадцать лет и вот рассказываю про это вам, доктор, и еще сорока тысячам подписчиков". Все эти вещи, услышав которые представитель сексуально-раскрепощенного общества просто недоуменно пожмет плечами и хмыкнет.
Просто вопросы секса и тела вытесняются в область запретного, а там уже множатся и растут в страшных чудовищ, как, скажем, в викторианскую эпоху, когда даже слово "штаны" мнилось неприличным, потому что считалось, что оно доставит жуткие мучения для благородной леди из-за последующих мыслей о том, что же в этих штанах спрятано. Кстати и доставляло, падая злачным дождем на растревоженную почву.
И, в итоге, джентльмены, державшиеся с леди максимально учтиво даже по меркам современных борцов с харассментом, заполняли лондонские бордели, число которых тогда выросло кратно, а благородные леди своими неврозами тешили доктора Фрейда сотоварищи и составили несколько учебников истерий, маний и прочих психических расстройств. И все закончилось через какое-то время мощнейшим выпуском пара посредством Первой мировой с последующей эпохой сексуального раскрепощения.
Попытка установления строгих правил общения мужчины и женщины, выведения содержащейся практически во всех разговорах явной или неявной подоплеки секса или флирта только для общения в строго отведенных и лимитированных местах, вроде семейного алькова или бала, так же сродни викторианским нормам. Считающим секс неприличным и, априори, травмирующим женщину. Чем-то, что несет только развратный и алчный мужчина-завоеватель и отчего женщина, априори жертва, нещадно страдает и может терпеть муки только ради великого дела продолжения рода.
Правда, апологетов не смущает, что подобный взгляд делает женщину объектом, а не равноправным субъектом игры, ведущейся с первых дней человечества.
Впрочем субъектность и самостоятельность любителям изменить человеческую историю и лепить из чужих душ что-то, согласное их представлениями о прекрасном - не нужны.
! Орфография и стилистика автора сохранены
