Не одного Владимира Гандельсмана неприятно поразили стихи Александра Кушнера о Валентине Матвиенко. В союзники Гандельсман призывает Бродского. Хотя любому, кто знаком с творчеством обоих, известно, что меж двумя литераторами есть одно серьезное расхождение, имеющее непосредственное отношение к теме публикации на "Гранях". Это критическое отношение Гандельсмана к мандельштамовской "Оде Сталину", которую Бродский считал гениальной.
То есть сам текст Гандельсмана, как только в нем появляется имя Бродского, становится напоминанием о том, что отношения производителя художественных и интеллектуальных ценностей с властью могут рассматриваться по-разному. Не оцениваться, а именно рассматриваться. Так, применительно к казусу Кушнер-Матвиенко, на мой взгляд, надо вспомнить все, что делал поэт до этих стихов. И ведь интересное дело – Ленинградский обком КПСС от него доброго слова не дождался. Так и сгинул. А поэт остался.
Кушнер остался поэтом и после стихов о Валентине, как и Мандельштам – после стихов о Сталине. Это первое и главное. Стихи Александра Кушнера имеют отношение исключительно к литературе – это скорее пародия, этакая "Фелица XXI века". А державинская ода тоже ведь не была придворным лизоблюдством. То были стихи об идеальном правителе.
Александр Кушнер прекрасно понимал, что писать оды Григорию Романову глупо, прежде всего с литературной точки зрения, не говоря уж о том, что это было бы воспринято как провокация и вредительство – оды могли посвящаться лишь "и лично Леониду Ильичу Брежневу". А сейчас поэту, как и многим другим людям, очень хочется думать, что он живет в нормальной стране, где власть восприимчива к тому, что о ней пишут и каков ее идеальный образ в глазах ее подданных.
Осуждать это желание невозможно, но оно побуждает не только к стихотворчеству. Несколько лет назад это желание привело несколько десятков известных людей к тому, что они подписали письмо, в котором требовали прекратить травлю Басманного суда за приговор Михаилу Ходорковскому. И многие сделали это потому, что просто устали от сознания того, что "все не так, ребята".
Но довольно о Кушнере. А вот о том, что же происходит сейчас в отношениях меж властью и так называемой интеллигенцией, следует поговорить особо. На мой взгляд, так вообще никаких отношений нет. В отличие от советских времен. Вот тогда власть требовала от писателей и ученых вполне конкретные вещи.
Сейчас она, в общем-то, ничего не требует и не ждет. Нынешняя власть прекрасно обходится без од и ораторий. Равно как и без независимой экономической, политической и социальной экспертизы. И потому (ну, в последний раз о Кушнере) поэта не стоит обвинять в том, что он что-то выторговывал своими стихами. С этой властью особо не поторгуешься, она договорных отношений не признает – только полное подавление и подчинение. Это если ты вдруг оказался ей нужен.
Но в том-то и дело, что ей никто не нужен. Ни стихотворец, ни мудрец. Причем она это еще не до конца осознала, но находится в процессе постижения того, что все как-то излишне усложнено. Даже вполне лояльные журналисты да экономисты – они-то зачем? Сказать, что это вконец губительно для мыслящего тростника, никак нельзя. Чай, не совок, полно и других работодателей.
Но, с другой стороны, политическая система трансформируется, рынок интеллектуального труда перестает быть собственно рынком. Власть сознательно остановила развитие соответствующих институтов и структур – достаточно было разогнать созданную Ходорковским "Открытую Россию", чтобы все испугались. Кроме того, изрядное число граждански активных, деятельных и вполне благонамеренных людей рассчитывало на партнерские отношения с властью, всерьез мечтало о праволиберальном проекте, просвещенном авторитаризме и вслед за Пушкиным полагало, что правительство – единственный европеец в России.
Крах праволиберального проекта стал очевиден летом 2002 года, когда в России прикремлевскими движениями были проведены первые публичные акции по уничтожению книг. Тогда же возникли первые сомнения в просвещенности возникающего политического режима. А уж европейцами Путин и его правительство перестали казаться год спустя, когда арестовали Ходорковского. Тем не менее иррациональная уже лояльность части интеллектуалов поддерживается их страхом (да, опять Пушкин) перед чем-то бессмысленным и беспощадным. Даже не бунтом, нет. Перед любым социальным движением, в котором они видят новое раскулачивание.
Между тем право частной собственности уничтожается самой властью, сделавшей рейдерство основным содержанием своей деятельности. А расширение понятия "экстремизм" крайностей не знает. Денег в стране все меньше, содержать тех, кто все еще считает себя мыслящей единицей, становится все накладнее. Подавляющее большинство интеллектуалов не особо следит за трансформациями внутри кремлевского агитпроповского пула. А зря. Деградация ускоряется, даже самые одиозные идеологи из тех, кто помоложе, чешут в затылке от того, что запускают в массовое производство совсем уже безликие и безвестные юноши и девушки, в чьих текстах либералы хватают страну чреслами за горло.
Власть уничтожила язык описания реальности, заменив его политтехнологическим и публицистическим камланием, а теперь, все более теряя адекватные представления о стране и мире, стала сама себе писать оды. В самом глупом положении оказались те люди "с раньшего времени", которые полагали, что власть нуждается в их способностях и талантах. Им ничего не остается, как только доказывать свою лояльность, постоянно выискивая крамолу, то есть переключиться на доносы. Но и доносы не нужны, поскольку напоминают о реальности.
Что же касается од власти, обращенных к ней самой, то, как известно, искусство может использовать власть и властителей (Державин – Екатерину, Маяковский – революцию, Мандельштам – Сталина, Кушнер – Матвиенко) с удачным для искусства результатом. А вот наоборот... Наоборот и получается наоборот. Не пародия, а нечто более странное – нечто пафосное и серьезное, являющееся одновременно и автопародией. Текст, который пародирует сам себя. Это то, что когда-то воспроизводилось в "Крокодиле" в рубрике "Нарочно не придумаешь", а теперь – в граневском "Дерьмометре". Тут профессионал бессилен, он так не может, это производит власть, перешедшая на интеллектуальное самообслуживание. А какова будет судьба нынешней обслуги, мне, признаться, безразлично. Но зла я им не желаю. "В годину смуты и разврата не осудите, братья, брата".
Правда, цитата эта – эпитафия.
Оригинал статьи опубликован на сайте Грани.Ru
