Павел Пепперштейн "Весна", Ad Marginem Press, 2010
Отто фон Штрилиц, он же майор Исаев, в мае 1945 года в Берлине, куда входят советские войска, разрывается между желанием сорвать с себя ненавистный черный мундир и рухнуть в объятия Родины и привязанностью к своим сослуживцам-нацистам, которые за долгие годы успели стать для него настоящими друзьями. Друзья стреляются в соседних кабинетах. На все это накладывается острое, почти сексуальное ощущение весны, пробуждающейся природы и начала чего-то нового. В итоге горько скорбящий о погибших коллегах-эсэсовцах и одновременно пьяный от победы Советского Союза и мая Штирлиц-Исаев все-таки пускает себе пулю в висок. "Виновата она, весна", как пел Юрий Шевчук.
Это содержание одной из 42 новелл, составивших новую книгу Павла Пепперштейна "Весна". Кстати, "Последнее мгновение весны", одно из самых простых по сюжету произведений сборника, представляет собой всего лишь альтернативный финал хрестоматийного сюжета о советском разведчике. В большинстве рассказов Павел Пепперштейн гораздо шире задействует свою причудливую фантазию, склонную к абсурду и парадоксам.
Пробуждение после зимы
(в рассказе "Подснежник", например, воскресает, встает и радостно уходит непонятно куда неизвестный, чей труп пролежал несколько месяцев в лесу под снегом и сохранился благодаря морозам),
метаморфоза, изменение, мутация, рождение нового — одним словом, весна является объединяющей темой этих рассказов, объем которых варьируется от одной до сорока с лишним страниц.
Сюжеты этих историй один причудливей другого, перечислять их — дело неблагодарное и может только подпортить знакомство читателя с пестрой коллекцией текстов, собранных в "Весне" и, кстати, снабженных превосходными иллюстрациями, часть из которых созданы самим писателем.
"Открывая книгу этого автора, читатель словно переносится в магический, сказочный мир, в иную реальность..." — данный штамп, затертый от частого употребления, сочинители аннотаций могут применять по отношению к произведениям кого угодно — от Рэя Брэдбери до производителей трэш-фэнтези. Но в случае с текстами Павла Пепперштейна этот расхожий пассаж абсолютно верен.
Проза Пепперштейна, одновременно китчево красивая и отталкивающая, причудливая, фантасмагоричная, галлюцинаторная и при этом насыщенная приемами остросюжетной беллетристики (того самого "трэша"), настолько "своеобычная", что критики даже придумали для ее определения новое понятие — "психоделический реализм".
Трудно сказать, насколько оправдано подобное нововведение. Если его принять, то, по логике, надо придумывать "что-нибудь этакое" для каждого писателя с оригинальным творческим методом; в конце концов, автором нового направления Пепперштейн не стал. Его стиль внешне во многом близок "старому доброму" сюрреализму, но тот сюрреализм остался в глубоком прошлом, в Париже 1930-х, в фильмах Бунюэля, самое позднее — в кинокартинах и книгах Алехандро Ходоровского.
Пепперштейн — явление современной российской литературы,
и, кстати, в своих книгах, особенно в "Военных рассказах", он не скрывает вполне патриотических, антиглобалистских, антикапиталистических и даже отчасти антизападных воззрений.
В свое время Пепперштейн основал "и возглавил" арт-объединение "Медицинская герменевтика". Его творчество и в самом деле вызывает ассоциации с больничной палатой в психиатрической лечебнице. Но, как это часто бывает у реальных сумасшедших, "безумие" Пепперштейна внутренне непротиворечиво.
Оно обладает завораживающей красотой и собственной железной, хотя и трудноуловимой и еще труднее формулируемой логикой.
По прочтении этого нового концептуального сборника хочется задать вопрос: "Что автор хотел всем этим сказать?" Ответить на него однозначно трудно, если вообще возможно. Интерпретировать эти увлекательные тексты с парадоксальными концовками можно до бесконечности. Но на поверхности лежит желание автора продемонстрировать, что, перефразируя лозунг антиглобалистов "another world is possiblе", возможна другая реальность, более интересная и непредсказуемая. И создавать эту реальность можно из самого низкопробного сырья, из расхожих сюжетов и хрестоматийных образов массовой культуры, из стилизаций под наиболее махровые образчики соцреализма...
А все же в конце книги, в рассказе "Май", авторская позиция звучит вполне однозначно. Этот
эмоциональный монолог содержит более чем конкретные претензии к этой реальности и может считаться своеобразным манифестом,
вложенным в уста героини: "Пускай горит к е...ям наворованное буржуйское добро!.. Привет вам, буржуи, чиновники, менты, олигархи, банкиры, бандосы, прокуроры, министры и их зажравшиеся детвора и своры... Нет больше пролетариата, чтобы развесить вас на фонариках, вы купили, подмяли, на...ли, загипнотизировали всех — всех людей. Всех до единого! Но не только люди живут здесь! Против вас идем мы, духи лесов и полей, духи рек и моря, духи воздуха и ветра — вам не спать спокойно!"
Илья Кормильцев в свое время тоже призывал лесных духов в помощь против ненавистной реальности. Но Пепперштейн оптимистичнее Кормильцева. Из сборника "Весна" хлещет жизнь, предвкушение и радость пробуждения. "Текут ручьи..." Духи нам помогут. Весна — это ведь ежегодная маленькая революция в природе, весеннее половодье, по сути, революционно, ведь революция — это выход из берегов.
Редакция благодарна магазину "Фаланстер", предоставившему книгу "Весна"
Вы можете оставить свои комментарии здесь
