Хоспис меня приучил к тому, что перед лицом смерти равны все. Ни разные политические взгляды, ни богатство или нужда, ни семья или ее отсутствие, ни грехи, ни заслуги не влияют на то, что человек чувствует, умирая.
Мы живем в христианской стране, и у нас считается, что легко и быстро умирают только праведники... А долгая и мучительная смерть, которая сопровождается беспомощностью и страданием - удел грешников. Опять же, хоспис показал, что и это вовсе не всегда так… Но от чего бы ни умирал человек, его страдания можно облегчить, а вот страдания близких - это то, где не помогает ни паллиативная медицина, ни опытные сиделки, ни современное оборудование. Страдания и боль от потери не проходят со временем. Это величайшая иллюзия. Со временем к ним можно привыкнуть, притерпеться, научиться жить с потерей так, как научаются жить без ампутированной конечности. Но фантомные боли от потери не проходят никогда.
Я видела сотни родителей, потерявших своих детей. Кто-то смог быть рядом в последние дни и часы жизни, целовать любимые губы, глаза, волосы и держать за руку, провожая. Кого-то отделяла от умирающего ребенка дверь реанимации. Кого-то разделяли страны. Расстояние, невозможность проститься, невозможность впитать в себя последнее тепло своего ребенка - это ад.
У меня два сына, одному 22, другому 15. Как и любая мама, я не раз в ужасе думала, что вот этот неотвеченный звонок, вот это опоздание, вот это расставание - это всё, конец. Разбился, машина сбила, убили. Я видела их мертвыми во сне. Это страшно. Самое страшное - если что-то случится, а меня нет рядом. Но человек невероятно силен, переживает все - даже смерть своего ребенка. И этому меня тоже научил хоспис.
Хоспис и многолетняя работа с теми, кто потерял близких, показали, что главное - быть рядом. Можно молча, можно вместе плакать, можно вместе курить, можно произносить или не произносить слова сочувствия, лишь бы искренне. Помощь в подготовке к похоронам, проговаривание деталей, выбор фотографий, совместные приготовления к тому, как пройдет последняя встреча и последнее расставание мамы и ребенка - это и есть то, что помогает семье жить дальше. Человечество придумало похороны для того, чтобы у остающихся было время и силы принять и осознать произошедшее. Выбрать любимую одежду, найти священника, который проведет не формальное отпевание, а так, чтобы именно про этого человека звучало "вечная память", похоронить, посидеть за столом на поминках, собрать семью и друзей на 9 и 40 дней, прийти на кладбище, перебрать цветы, зажечь свечи, дотронуться до креста, через год поставить памятник, раздать друзьям вещи на память… Все эти ритуалы и есть та любовь, которая не перестает. Она длится и длится, она помнит, она остается…
Самое бесчеловечное проявление системы, которое я видела за годы своей работы, это безымянные захоронения сирот, умерших в интернатах, и зэков, которые похоронены за территорией зоны. Поля с некошенной травой, в которой скрываются ржавые колышки с номерами на хилых покосившихся табличках. Если нет могилы, то некуда прийти. А значит, негде поплакать и негде вспомнить. Нет могилы - нет памяти. Нет памяти - нет человека. Господи, сколько же этого было в нашей стране!! Могилы неизвестных солдат, и безымянные захоронения жертв политических репрессий, могилы в Бабьем Яре, на Бутовском полигоне, в белорусских лесах, братские могилы ГУЛАГа, могилы ветеранов в Свияжске и на Валааме… И если мы помним и чувствуем холод ничейных могил, значит, мы можем не повторять!!
Похоронить своего ребенка страшно. Но еще страшнее - не похоронить.
Людмиле Ивановне 69 лет. В этом возрасте моя мама уже умерла… А эта мама жива и у нее умер ребенок. Я ее никогда не видела, но я с ней каждую минуту. В дороге, у дверей одного морга, потом у дверей другого. Под кабинетами разных начальников ФСИН. Я с ней там, где лежит тело ее сына, в морге в Салехарде. Там, где она, стараясь не плакать, наконец-то его находит, дотрагивается до его холодной головы и вспоминает, каким он был, когда родился, когда его такое длинное и худое тело было маленьким и теплым, умещаясь на двух ее ладонях.
Мама, которая хоронит своего сына… Это ее кошмар и ее право. Это и мое право. Право на последнее прощание со своим ребенком. Это право и это кошмар каждой матери, у которой ребенок жив, тяжело болен, погиб на СВО, в ДТП, в драке, на зоне или в одном из хосписов.
! Орфография и стилистика автора сохранены
