Комментируя выступление кремлевского Гитлера в Георгиевском зале, Владимир Пастухов отметил, что Путин заговорил языком Дугина и Охлобыстина. Эпоха, когда Кремль держал подобных оголтелых нацистских фриков, как казалось, лишь для того, чтобы оттенить собственную "вменяемость", закончилась.
С этим невозможно спорить. Как и с другим утверждением Пастухова: очевидно, что сегодня Путин искренне верит в то, что несет. Спорить можно лишь о том, произошло ли обращение Путина в веру Дугина и Охлобыстина сравнительно недавно (как считает Пастухов), или кремлевский Гитлер просто "отпустил себя".
Мне ближе вторая точка зрения. Мировоззрение специфической социальной группы, рожденной от соития остатков "русской партии" советского КГБ и новорусской братвы из "бандитского Петербурга", постепенно обрастало нацистскими теориями — я наблюдал этот процесс много лет и много писал об этом.
Как бы там ни было, эти люди с истовостью неофитов уверовали в ряд идеологических догматов, расторопно предложенных им придворными холуями. Суть этих догматов сводится к следующему. Модель "либерального капитализма" с ее гуманизмом, универсализмом, идеей верховенства права и глобальным проектом "единого мира" является случайным и глубоко порочным "историческим извращением". Она близка к своему неизбежному краху. Будущее за моделью "авторитарного капитализма", который должен будет реставрировать многие "традиционные ценности", подорванные растленной либеральной цивилизацией. А вместе с этими "ценностями" — и докапиталистические (по сути феодальные) социальные формы.
Путинская клика претендует на великую историческую миссию, которую она видит в том, чтобы помочь западной либеральной цивилизации "уйти из истории". Эти люди убеждены, что западная цивилизация, погрязшая в гуманизме и комфорте, утратила волю и способность к сопротивлению. И она обязательно капитулирует перед лицом открытого ядерного шантажа.
Путин (неважно, коллективный или индивидуальный) считает проигрыш СССР в Первой холодной войне несправедливой исторической случайностью, к которой привела слабость, проявленная Хрущевым в 1962 году. Тогда, в дни Карибского кризиса, Хрущев прогнулся перед Кеннеди. А мог не прогнуться и сорвать весь банк. В любом случае риску новой затяжной холодной войны (в которой авторитаризм однажды уже оказался слабее) Путин предпочитает риск "русской рулетки". И он последовательно подводит мир к новому Карибскому кризису.
Если это так, то все действия Путина на протяжении достаточно длинного отрезка времени, которые многим наблюдателям часто представляются хаотичными и непродуманными импровизациями и даже метаниями, обретают свою логику. И когда он сталкивается с тем, что его недостаточно внятные ядерные угрозы не сработали, он последовательно переходит к угрозам более внятным. Причем похоже, что на этом пути он уже и сам не может остановиться.
Уже ясно, что запугиванием Запада угрозами его втягивания в прямое военное столкновение с РФ Путину так и не удалось заставить его отказаться от военной помощи Украине. Для Путина это критично. Продолжать терять захваченные им территории после триумфального шоу с их формальной аннексией он не может себе позволить.
Можно легко себе представить один из вероятных вариантов дальнейшего развития событий. В ближайшие дни Украине будет предъявлен ультиматум: или украинская армия уходит с территорий, об аннексии которых было заявлено, — или против нее применяется тактическое ядерное оружие. Американцам не останется ничего иного, как открыто объявить о том, о чем до сих пор Кремлю сообщали неофициально: в ответ на любое использование ядерного оружия в Украине США просто уничтожат остатки российской армии вторжения. Вместе с Черноморским флотом.
В этом случае угрожать тактическим ядерным ударом по Польше уже не будет иметь никакого смысла. У Путина остается один ход: угрожать задействовать стратегическую триаду непосредственно против США.
Последовательность ходов может быть и иной. Возможно, какие-то промежуточные ступени эскалации будут просто пропущены. Но то, что в финале бурно развивающегося кризиса мы будем иметь приведение в полную боевую готовность обеих стратегических триад, более чем вероятно.
Что будет дальше, не знает никто. Любая случайность в любой момент может прервать бег к неотвратимой катастрофе. А может не прервать, а подтолкнуть. Конечно, можно надеяться на то, что в последний момент у российских генералов сработает инстинкт самосохранения и они откажутся подчиняться фюреру. Вот только строить на этом расчеты явно не стоит.
Как будет развиваться уже начавшийся ядерный конфликт, тоже не может сказать никто. Все его многократно моделировали, но ведь никто не проверял. И я считаю необходимым проговорить заранее самый страшный вариант: ядерную эскалацию не удастся затормозить, и она дойдет до тотальной российско-американской войны на полное взаимное уничтожение.
Я не верю в апокалиптические прогнозы — предсказания полной гибели всего живого на Земле. Пригодные для жизни территории сохранятся. Но вполне вероятно, что в первые десятилетия (если не годы) после войны человеческая популяция сократится до нескольких процентов от нынешнего уровня. И совершенно одичает. Откатится в первобытность. Восстанавливать цивилизацию выжившим придется практически с нуля.
Да, есть далеко не нулевая вероятность, что этот исторический цикл битвы за будущее заканчивается. Человечество его проиграло. И мы — все те, кто думает, говорит и пишет, — уже ни на что не можем повлиять. Надо ли продолжать думать, говорить, писать? Для кого все это? Кому понадобятся наши мысли о добре и зле, о правильном и неправильном, о том, какой мы хотим видеть жизнь? Кому они будут нужны в постъядерном мире?
Нам остается думать, говорить и писать для потомков. Не самых близких. Ближайшим потомкам выживших будет не до этого. Но рано или поздно люди окажутся перед необходимостью установить новые нормы восстанавливаемой цивилизации. Такие нормы, которые не позволят появиться новым гитлерам и путиным. И вот тогда наши идеи могут быть востребованы. Так же, как после Темных веков было востребовано наследие Античности.
