Совок все ближе - лента забита упоминаниями о том, что то ли сегодня, то ли вчера у нас случилась ДАТА: ажно 100-летие со дня основания комсомола, ВЛКСМ. По такому случаю грех не вспомнить давний рассказик, личные воспоминания "комсомольца 80-х".
Как я воздержался
Дело было году так в 1982-м, весной, вскоре после того, как я вступил "в ряды ВЛКСМ". Учился я тогда в 8-м классе обычной средней советской школы, расположенной на окраине Москвы, недалеко от МКАД.
Я был веселый восьмиклассник, учился неплохо. Да, комсомол казался мне скучноватой игрой – но я был абсолютно далек от того, чтобы отказывать ему в праве на существование. Никакого диссидентства! Вообще к миру я относился благожелательно, всегда готовый поверить, что если что-то взрослыми придумано, то, наверно, в этом есть какой-то смысл и ценность.
А в комсомол тогда принимали кучно, всем скопом. 100%-ный охват – видимо, "наверху" считалось, что "обилеченных" легче контролировать. Так что мой класс оказался принят в комсомол разом и практически поголовно.
И вот, вскоре после принятия, нас вдруг сняли с последнего урока и всем классом погнали в актовый зал, "на собрание". Двоечники наши тихо радовались, что удалось "закосить" урок; мне их страхи были чужды, но брало любопытство – что ж за собрание такое?
Оказалось – что-то жутко торжественное: Общешкольное комсомольское отчетно-выборное Собрание, которое к тому ж почтило своим присутствием некое Начальство – какой-то представитель райкома ВЛКСМ. В зале были все старшие классы, 8е-10е. Человек 250-300. Плюс все классные руководители, плюс завуч, плюс директор. Все в сборе! Классные руководители периодически пересчитывали "своих" по головам, попутно угрожая всякими карами тем, кто вздумает удрать "с мероприятия".
На сцене школьного актового зала была установлена трибуна и стоял длинный стол, покрытый белой скатертью. Он назывался, как я потом узнал, "президиум". Там уже сидел некий бледный юноша в костюме с галстуком и красным комсомольским значком, видимо, тот самый "представитель райкома". Потом к нему в президиум перебралась директор и еще одна девица из старшеклассников, оказавшаяся "секретарем комсомольской организации школы".
В зале, набитом под завязку, довольно скоро стало довольно душно. Наш 8-й "Б" занял места ближе к выходу – на первых рядах сидели самые старшие комсомольцы, десятиклассники. Наши архаровцы пытались мутузить друг друга или вообще как-то развлекаться, но все эти попытки на корню пресекала наша "классная" Елена Максимовна, устроившаяся сзади и грозно окликавшая всех чрезмерно шевелившихся по фамилии, обещая немедленно взять дневник, поставить "два" или вызвать родителей.
Все расселись и постепенно прекратили шевелиться под грозным присмотром своих "классных". В актовом зале повисла напряженная тишина. И началось собственно собрание – первое комсомольское собрание в моей жизни.
В сущности, оно практически ничем не отличалось от всех последующих. "Люди из президиума" произносили длиннейшие и скучнейшие речи про "решения съездов" и "долг советского школьника". Школьники вокруг меня или дремали, или пытались крутиться на месте от скуки, немедленно получая "втык" от бдящего преподавателя. Кто-то пытался играть с соседом в "точки", однако это было опасно – "классная" с готовностью отбирала тетради и злобным шепотом обвиняла игроков чуть ли не в предательстве дела Ленина.
Вообще-то наша Максимовна, физичка, была неплохой теткой, и я даже молча удивлялся ее рвению. Чего, думал я, она так старается? Впрочем, причину было угадать нетрудно: директриса орлиным взором со своего места в президиуме сканировала весь зал и зорко отмечала, чьи классы ведут себя слишком шумно и непочтительно.
Мне комсомольское собрание быстро надоело. Тоска какая-то – жуют непонятную жвачку с трибуны. Я б вообще ушел – но это никак нельзя было сделать. Дверь закрыта, около нее стоит преподаватель. Даже в туалет с собрания никого не отпускают. Опытные учителя, насквозь видящие свои классы, понимают: стоит дать слабину, "в туалет" сбежит ползала.
Так в томительном прослушивании скучных речей прошло часа полтора. Наконец – какое-то изменение: девица-секретарь встает со своего места и звонко объявляет – мол, а теперь пришла пора нам избрать новый состав Бюро комитета комсомола!
"Ого! – подумал я, просыпаясь. – Вот это, наверно, интересно! Сейчас станут выдвигать всякие кандидатуры, потом их обсуждать… Интересно – а как мы будем обсуждать это самое Бюро, если я, к примеру, никого из старших классов не знаю? А! Наверно, будут рассказывать биографии, спорить… Здорово!" Я приготовился к интересному шоу. Даже обрадовался: ну вот, не зря столько сидел – дождался интересных событий!
Все, однако, развивалось по какому-то другому сценарию. После некоторой паузы и какой-то непонятной возни со своего места в дальнем от меня конце зала поднялся незнакомый мне растрепанный девятиклассник (похоже было, что он спал, но вскочил, получив от кого-то хорошего пинка) – и скороговоркой зачитал некий список из десятка фамилий учеников старших классов. Вот, мол, кого он предлагает в состав Комитета.
Больше ни от кого никаких предложений по кандидатурам не последовало.
Девица в президиуме, как будто только этого и ждала, тут же предложила голосовать за предложенные кандидатуры списком. Никто не возражал. "Представитель райкома" рядом с ней осоловело хлопал глазами и имел такой отрешенный вид, словно вообще плохо понимал, где находится.
Скорость происходящего меня несколько удивила. То читали речи часами, а такой жизненный вопрос, как выборы, норовят решить буквально за минуту. Но и это я воспринял вполне благожелательно: в конце концов, их дело. Пусть как хотят, так и выбирают.
Я только сразу для себя решил, что воздержусь при голосовании. Причины просты: "За" я голосовать не могу, поскольку не знаю ни одного из перечисленных школьников; "против" голосовать не хочу – с чего бы? Может, они все отличные ребята, просто я с ними не знаком! Значит, остается "воздержаться". Вполне взрослое, осмысленное решение; я был горд собой.
Ведущая в президиуме тем временем продолжала свою скороговорку: "Давайте проголосуем! Итак, кто "за"? (разом взметнулся лес рук – причем, как я заметил с удивлением, голосовали и почти все "классные") Кто "против"? (никого) Кто воздержался?
Я поднял руку.
"Едино…." - проговорила секретарь комсомольской организации школы, и, сбившись, замолчала, уставившись из своего президиума прямо на меня. Я сначала не понял, что произошло. Лишь когда в зале вдруг установилась полная тишина, я внезапно осознал: моя поднятая рука – ЕДИНСТВЕННАЯ. Во всем актовом зале, из девяти классов и полутора десятка учителей больше никто не "воздержался". Я был один.
Директиса и секретарь сверлили мою руку глазами, словно стараясь прожечь ее взглядами. Сзади беспомощно возилась, но почему-то ничего не говорила Елена Максимовна. Тщедушный представитель райкома явно вышел из своего анабиоза и что-то шептал на ухо багровеющей на глазах директрисе, бросая на меня быстрые взгляды. Постепенно к моей руке стали оборачиваться с передних рядов. Вскоре я ощутил себя в центре внимания буквально сотен глаз.
Момент был волнующий, хотя я и не понимал – с чего, собственно, такая честь? При всеобщем обозрении опускать руку казалось как-то глупо – и я продолжал ее держать, как флаг. Единственная мысль, которая билась у меня в мозгу, была – неужели ОНИ ВСЕ знают тех людей, которых выдвинули в Комитет комсомола?!
Секретарь выдержала долгую паузу, в течение которой она, видимо, тщетно надеялась, что взметнувшаяся в глубине зала рука растает, подобно дьявольскому мороку. Убедившись в устойчивости наваждения, она сдалась и без всякой уверенности резюмировала: "Принято единогласно, один воздержался".
Собрание закончилось буквально через несколько минут. Несколько друзей, мельком глянув на меня, покрутили пальцем у виска – но в основном осоловевшие от полуторачасового сидения в душном зале однокашники дружно ломанули к выходу.
Классная смотрела на меня как-то странно, как мне показалось, со скрываемым сочувствием.
На следующий день меня вызывали на "индивидуальную беседу" с той же классной; потом к директору. Потом вызывали в школу моих родителей.
Классная, почему-то стараясь не смотреть мне в глаза, кричала – "Ты плохой комсомолец, Алексей! Где твоя активная гражданская позиция?! Как ты можешь воздерживаться?! Комсомольцы никогда не воздерживаются! Ты подвел нашу школу перед райкомом!"
Я искренне не понимал, за что меня ругают. "Но, Елена Максимовна, - спрашивал я, действительно пытаясь разобраться, - если, как Вы говорите, комсомольцам нельзя воздерживаться, зачем же тогда спрашивают – кто воздержался? Не спрашивали бы!"
Обычно крайне жесткая и самоуверенная "физичка" возражала мне, глядя куда-то в пол: "Ты ничего не понимаешь! Спрашивают просто так! И вообще – обещай, что больше никогда так не будешь делать!"
"Да как же?!" – недоумевал я. – Да вот так, - с неожиданной злобой отвечала Максимна. – Отрываться от коллектива не будешь!"
И директриса тоже вела себя как-то странно. Она дошла даже до каких-то смутных угроз исключить меня из школы, говорила, что ей стыдно за такого, как я, комсомольца – но при этом тоже действовала без обычного напора и вела себя так, как будто ей крайне неловко.
Мама из школы пришла с боевым видом. Некоторое время покружила по комнате, хмыкнула, потрепала меня по голове – и ничего не сказала.
Я, собственно, так до конца и не разобрался, из-за чего был сыр-бор. Никаких особых последствий для меня эта история не имела. Только на собраниях с тех пор я больше не воздерживался. Я вообще больше не голосовал – сидел, играл с приятелем в "точки". Как и все – ждал, когда кончится.
! Орфография и стилистика автора сохранены
