Вступая в дебаты на тему фашизма России, я не зря упоминала об "эмоциональной" компоненте феномена. Теперь, когда тон дискуссии начинает остывать (это не критика и не провокация, а отрадный факт) я готова ответить на "следующие вопросы".
Сперва должна повторить: советская и, выросшая из нее, на ее пособиях, опыте и духовных заветах, российская пропаганда, поставили российскую философию, социологию и политологию в позу гоголевской вдовы. Всякий раз, беря в руки "фашизм", как объект исследования, оказываются они перед выбором: сечь себя самим, или наукообразной казуистикой оттянуть экзекуцию, в идеальном случае — передать следующему поколению. Справедливости ради следует упомянуть, что и в Германии положение ненамного лучше, и горькая судьба скончавшегося год назад известного философа Ернста Нольте (* 11.01.1923, Виттен — † 18.08.2016, Берлин) — лучшее тому доказательство.
Излишняя эмоциональность не просто вредит, туманя оптику и симплифицируя предмет, она прежде всего мешает правильному выбору метода исследования. Искажает историческую траекторию развития феномена.
Если мы принимаем позицию европейскую, т.е. признаём местом и датой рождения фашизма Италию первой половины прошлого века, то проецирование признаков его механикой истмата на Москву века XV — публицистическое ерничество. Недопустимо переносить в Москву феномены, выросшие на европейской, демократической почве: "партии", "секулярность", "частная собственность" и иные. Разумеется, мы не найдем в Москве "партий" Ивана III — мы не найдем их даже в Англии, развивавшейся, до рассматриваемой эпохи, почти 300 лет согласно Magna Carta Libertatum (15.06.1215). Более того, в том смысле, который вложен демократией в феномен "политическая партия", мы не найдем "партий" и в Москве сегодняшней.
Точно так же, говоря о пропаганде XV века, недопустимо выносить за скобки рассмотрения ее церковную составляющую. В мире, где нет иных источников информации, кроме церкви, где вся общественная жизнь сконцентрирована в церкви и вокруг нее, иной пропаганды быть не может. Иная пропаганда просто не востребована социумом. О весе церковной составляющей в имперской пропаганде лучше всего говорит нежное, родительское попечение ее Кремлем до наших дней.
И совсем уж странно выглядят попытки отыскать "государственный контроль над экономикой" у Ивана III. Думается, проницательные читатели, независимо от политического лагеря и гендерных преференций, невольно ухмыльнулись тонкой иронии автора. А вопрос, повторю, интересный, потому что именно в Московии, и нигде больше, находим мы государственный контроль над экономикой в чистом виде. Но найти его, пользуясь "синтетическим методом Е. Ихлова" невозможно.
Если же мы примем предложенную мною концепцию о том, что момент открытия феномена не есть момент его рождения, и начнем с этой позиции рассматривать его, то без труда и натяжек увидим, что иерархия признаков и их удельный вес в общей картине явления, изменяются. Очевидно, что первым и главным признаком фашизма является "концентрация власти". Так давайте этот признак и рассмотрим внимательнее.
Концентрация власти в руках помазанника божьего, великого князя Московского, была настолько высокой и всеохватывающей, что исключала концептуально всякую частную собственность. Князь мог лишить земельных владений, душ, всего движимого и недвижимого имущества и даже самой жизни любого подданного. Никакие законы, никакое правосудие, ни даже церковь, не служили никогда и никому в Кремле препоной, а рабам — защитой. Более того, подавляющее большинство населения поддерживало и никогда не ставило под сомнение это священное право властителя. Беззаконие оправдывалось "государственными резонами". Никто в Московии не мог обратиться в суд, чтобы оспорить действия князя, ни один государственный институт не мог опротестовать его указов. С тех пор принципиально ничего не изменилось: то что веками жило в народе подспудно, естественно, было частью народной ментальности, большевики оформили законодательно — как "принцип политической целесообразности", т.е. освободили народ на уровне Конституции от правды, совести, чести и памяти. С этих пор любое сомнение в святости кремлевской власти автоматически квалифицировалось судом как попытка государственного переворота. Ни один нормальный человек в России против власти восставать не мог, следовательно, и "психушки" были, по мнению народа, "самым тем местом" для диссидентов. Недавняя история дала нам ярчайшие примеры абсолютизма власти:
— президент страны и его семья (sic!) пожизненно освобождены законом от ответственности за любые преступления;
— "casus Ходорковского" не вызвал никаких протестов именно потому, что продиктован был "политической целесообразностью" — ликвидацией возможного центра возможной дестабилизации сакрального абсолюта власти;
— никакой реакции социума не вызвало и изнасилование Конституции, позволившее президенту оставаться у власти пожизненно.
Этот список можно продолжать бесконечно. Совершенно очевидно, что подобный уровень концентрации власти, исключает изначально всякую частную собственность. Бояре при князьях московских, дворяне при царях или "олигархи" при президентах — суть не что иное, как держатели общака, выражаясь в терминах нынешней кремлевской элиты. Они "владеют" чем-то лишь в пределах собственной лояльности режиму. Реальным владельцем земли, недр, душ, и всего ими производимого, т.е. экономики, на Руси был, есть и будет съемщик кремлевской жилплощади[1].
Таким образом, из концентрации власти в руках одного человека, вытекает логически не только полный, безграничный и безусловный контроль над экономикой страны, но и невозможность появления демократических партий, независимого правосудия, общественных организаций, профсоюзов, церкви, и т.д. — у всех этих явлений в России просто нет материальной базы[2]. Все это в сумме еще не означает фашизма. Фашизм появляется там, где концентрация власти направлена на милитаризацию экономики, экспансионистскую политику, фальсификацию истории для оправдания политики, культ силы, героизма и "национальных скреп" (наличие нации необязательно), и т.д. по спискам.
Ни Гитлер, ни Муссолини, ни Франко с Пиночетом такой власти никогда не имели и иметь не могли[3]. Из чего можно сделать два вывода.
Первый. Все известные фашистские режимы лишь по отдельным признакам и на определенные расстояния приближались к российскому идеалу, что, в свою очередь, свидетельствует о приоритете "Русской системы" на изобретение. И уже от московского материнского ствола, как от донора, в разные эпохи отпочковывались более или менее жизнеспособные поросли.
Второе. Даже руины "разрушенных" различными фашизмами "демократических институтов" (по определению Е. Ихлова), остаются для россиян недостижимыми небоскребами демократии.
Теперь перейдем ко второму вопросу — национальному. Вопрос этот как-то незаметно выделился в отдельный, хотя есть неотъемлемой частью всех определений фашизма.
С определением нации, приведенным оппонентом, согласиться никак невозможно. Определение это — продукт всё того же modus operandi истмата, в неприменимости которого, при изучении демократических явлений, мы убедились выше. Определение было сочинено исключительно для оправдания российской национальной политики и, подобно определению фашизма Г. Димитрова, призвано не описать и классифицировать феномен, а "освятить теорией" желаемый результат, "доказать" возможность его достижения. Изначальная ошибка здесь та же, что в определении фашизма — нации возникли не тогда, когда светлые головы Европы их обнаружили под своими носами, а гораздо, гораздо раньше. Когда? — спорят до сих пор и спорить будут еще долго, но то, что нации возникли до унитарного государства[4] в современном понимании, — факт неопровержимый. Следовательно, "созданными государственной политикой культурной унификации" они могли быть с той же точно степенью вероятности, как и отец мог быть "создан" сыном. Принцип Непорочного Зачатия Нации в благодатном чреве государства, призван служить иллюстрацией к созданию "Русской системой" "русской (варианты — советской, российской) нации".
В той или иной мере, вопросу возникновения и развития наций, посвящены части моих статей "Мирозлюбие России" и "ЕС как открыта социально-политическая система". Не стану утомлять читателей пересказом содержания указанных работ — каждый, при желании, может ознакомиться с ними по приведенным ссылкам, — укажу лишь на некоторые ключевые моменты.
Нации я рассматриваю как исторический результат социального инстинкта выживания, самосохранения. Социум, как система, подчиняется принципу автопоэзиса — способности к самовоспроизведению и сохранению.
Поясню конспективно. Человек есть животное стадное. Тягу к объединению он не "украл", не "подсмотрел" и не "выучил" — но наследовал от предков — приматов, живших большими семьями. Объединение в семью, стаю и т.д., — результат эволюции — так легче было выжить и сохранить себя как биологический вид (а никакой другой цели в отношении нас, у Природы нет и быть не может). Люди жили семьями; семьи объединялись в общины, последние — в племена, пока, наконец, не появились народы. Укрупнение групп социума — одна из инстинктивных стратегий выживания. Параллельно с ней развивались ремесла, орудия и технологии защиты ареалов обитания. К последним следует отнести возникновение укреплений вокруг поселений. Постепенно развитие средств защиты, а вместе с ними и нападения, дошло до того, что ни естественные (горы, леса, моря, реки), ни искусственные (крепостные стены, валы и ловушки) средства защиты не гарантировали уже сохранения отдельных народов. Необходимы были более крупные этнообъединения, способные создать, содержать и вооружать большие, профессиональные армии. Так возникли крупные государства в границах проживания нескольких — кое-где многих — народов. Но, прежде чем они возникли, произошло объединение народов, подчас даже не очень родственных, одной идеей, одним устремлением — выжить в окружении соседей[5]. Другими словами, нации возникли из естественной потребности человека в защите. Не они были созданы государствами, а, напротив, — они создали государство как материальное воплощение национальной конкордии. Отсюда, кстати, из защитной функции нации, вытекают все националистические клише о превосходстве "моей нации" перед другими, но об этом подробнее, повторяю, в приведенных статьях. А тот бесспорный факт, что государство проводит "политику культурной унификации", говорит лишь о стремлении государства к укреплению нации, что является, по определению, одной из основных функций его.
Здесь важно подчеркнуть: если нация есть инстинктивная реакция социума на известные изменения внешних условий, то процесс этот бесконечен и неопределен, как бесконечны и неопределенны условия его вызвавшие, и нации — суть такой же временный продукт процесса, каким были народы или племена. Отсюда: "разложение" "белого цвета" нации на "красный, зеленый или синий" народы точно так же возможно, как и дисперсия света на гранях призмы или в атмосфере. Разница лишь в том, что в случае народов "показателем преломления" выступает тот самый механизм автопоэзиса, который включается инстинктивно при первых признаках угрозы существованию народа в изменяющихся исторических условиях. Более того, процессы "дисперсии наций" известны в истории и два из них приведены в указанных работах. Это — первое.
Второе. Наш подход к описанию природы образования и функционирования наций позволяет объяснить, почему приведенный Евгением Ихловым гипотетический пример "взбешенных" Гитлера и Муссолини, пытающихся "расчленить" французскую нацию на составляющие части, a priori был бы обречен на провал. Насколько эффективен метод уговаривания того или иного народа влиться в некую нацию, видно на примере всё той же России, убеждать народ нацию покинуть — трата энергии не менее бессмысленная.
Именно поэтому я никогда не призывала, не призываю и впредь не собираюсь призывать ни один народ "вступать" в "русскую нацию" или "выходить" из нее. В моих статьях обращаюсь я к "демократической оппозиции" с призывом признать законы диалектики, уважить исторические тенденции возникновения наций, как свободных образований, объединенных общей целью, и на базе мирового опыта разработать искомый "алгоритм демократизации"[6].
Опасаться же "повторной ошибки демократов" не стоит, как не стоит опасаться события, которое произойдет с вероятностью 100%. "Демократы", выросшие на традициях фашизма, выпестованные и образованные системой, воспитывающей рабов (Ю. Афанасьев), могут построить (восстановить) только фашизм. Сегодня они неспособны "посмотреть за края тарелки", т.е. понять, что народы, которые за восемь веков не удалось вогнать в "нацию", удержать вместе в одном государстве можно лишь методами фашизма — концентрацией власти в руках "вождя" и передача ее вниз по "вертикали", неподъемной по расходам карательной армией, шпиономанией, террором, точечными убийствами наиболее светлых и популярных личностей. А как, в итоге, будут звать следующего "лидера" — Н., Я., Ж. или Зю, и как будет называться, очередная, новая, разновидность фашизма, возводимая им под вопли восторга социума — "демократический", "свободный", "открытый", "суверенный" или еще какой — не суть важно.
И в заключение необходимое разъяснение.
Досада по поводу софизма имеет, к сожалению, тот самый эмоциональный фундамент, что и дискуссия о фашизме. Софизм для меня, как говорил один знакомый, "высший пилотаж" философии. Софисты, если хотите, "клоуны" философии, в том смысле, что для того, чтобы стать клоуном, нужно сперва овладеть на известном, высоком уровне всеми цирковыми искусствами. Лозунг софистов был: "Скажи мне, в чем ты уверен абсолютно, и я в нескольких предложениях докажу, что ты ошибаешься!" Обращались они, заметьте, не к торговкам с тамошних "Привозов", не к "философу" Дугину и не к майорам КГБ, "читающим" на ночь теоретика русского фашизма И.И. Ильина, — они бросали вызов лучшим умам своих эпох. И чаще всего побеждали. Они делали главное в жизни: сеяли сомнение. А сомнение — единственный движитель познания.
Сомневайтесь — и познаете!
Кто не сомневается — не живет.
[1] Строго говоря, даже не он, потому что и он не в силах распорядиться ресурсами по собственному усмотрению — он вынужден системой направлять их на ее сохранение. И то, что при этом он "себя не забывает", с пониманием воспринимается социумом российским — стабильность державы имеет свою цену.
[2] Именно здесь надо искать объяснения запретов на финансирование общественных, научных, культурных и иных организаций из-за рубежа, разгром "Юкоса" и т.д.
[3] Понятие "концентрация власти" относительно и зависит от исторических, культурных и иных традиций рассматриваемой системы. В Италии при Муссолини, например, издавались оппозиционные газеты, действовали оппозиционные партии (только КПИ была запрещена, но кто за это бросит в фашистов камень?), а наследник престола, принц Умберто, открыто выступал против фашизма. В то же время принцесса Мафальда, сестра Умберто, за деятельность брата оказалась в концлагере (Бухенвальд), где и погибла (27.08.1944) (Das Buch Hitler, Bastei-Lübbe,2007, 672 S.)
[4] Феномен "немецкая нация" возник, например, во второй половине XV века, т.е. за 400 лет до создания Германской империи и даже задолго до возникновения "Немецкого Таможенного Союза".
[5] Вывод, раскрывающий мегаглупость советской пропаганды: многонациональное государство СССР. Государство может быть только мононациональным и, разумеется, полиэтническим. Если архитектура государства включает смешанные элементы — нации и этносы, то она неустойчива и стремится к упрощению. Так было с Российской империей в 1918; так было с СССР в 1991; так произойдет с РФ в самом ближайшем (историческом) будущем. В теле ее образовались и осознали себя таковыми, по крайней мере, две политические нации — чеченская и татарская. И проблема, перед которой оказалась "демократическая оппозиция", сводится, в конце концов, к поиску алгоритма контролируемого распада, а не традиционного навязывания "свобод" в "новой федерации".
[6] Здесь крайне важный момент. Российская национальная политика с самого начала действовала по описанному мною алгоритму: постоянным террором, угрозами, а не редко и прямым геноцидом, показывала она путь народам к самосохранению — через вступление в "русскую нацию". Почему метод этот не работал? Почему инстинктивный механизм автопоэзиса не включался? А потому, что не хватало главного условия — самостоятельности — решения свободного народа объединиться с "русским" в одну нацию. Вот и все.
